Дом у нас один, и недаром любой из нас готов в беде защищать свой дом, как своего ребенка,– до последнего. Многие, наверное, помнят действительно страшные кадры войны в Чечне: девяти‑десятилетние мальчишки, обмотанные пулеметными лентами, с автоматами в руках; дети, с гранатами бросавшиеся под танковые колонны… Они не могли поступать иначе, и ничего общего с политикой их поступки не имели (как не имели, на мой взгляд, и действия подавляющего большинства воевавших чеченцев). Не за мифическую свободу и независимость они шли на смерть, не за какие‑то убеждения! Их дома были разрушены–и они мстили за свои дома. Те же, чьи домашние очаги еще были целы, всеми силами, всеми правдами и неправдами старались защитить их. Недаром в каждой стране есть закон о неприкосновенности жилища: ни одно правительство не рискует вмешиваться во внутренние дела дома, потому что любой политик по опыту своему (да и инстинктивно) знает: последствия такого вмешательства будут однозначно страшны. Человек, пока жив, никому не позволит этого сделать, он будет отстаивать свой дом до последнего.
Но война или иное физическое уничтожение дома–это, к счастью, достаточно редкий случай. Гораздо чаще наши дома разрушаются невидимо глазу, без взрывов и летящих во все стороны обломков. И это уничтожение тем страшнее, что о нем не догадываешься до самого последнего момента. А когда поймешь, в чем дело, опомнишься–а ты уже один‑одинешенек, замерзаешь на холодном ветру, и Дом твой канул в Лету… Остались паспортная прописка, четыре стены, потолок, крыша да куча мебели. А душа‑то, душа Дома мертва–значит, и дома нет.
|