16:35 О Русских Богатырях. Часть 4. |
Но смог ли русский человек просто так отпустить своих героев в последний путь? «Три поездочки Ильи Муромца» ясно говорят, что нет. И тут появляется новая версия Камского побоища». О ней и поговорим
3 КАМСКОЕ ПОБОИЩЕ А-й из-за Дону, Дону, Дунай-Дунай, Поднимался вор собака Кудрёванко-царь И под тот же стольний красён Киев-град. В ёго сорок царей, сорок царевичей, И сорок королей, сорок королевичей, И со тем же со сыном он со Коршуном, И со тем же со зятём он со Коршаком, — И под каждым царем силы по сороку тысячей, И под каждым королем по сорок тысячей, Под любимым-то сыном триста тысячей, Под любимым-то зятём двести тысячей, Под самим Кудрёванком числа-смету нет. И подходили они под красён Киев-град, И разоставили шатры чернополотняны, — И приумолкла луна да светла месяца, И закрыло-де свет до солнца красного И от того-де от пару лошадиного, И от того-де от духу от татарского. А-й говорил-де-ка тут да Кудрёванко-царь: «Уж вы Гой еси, мои да слуги верные! Еще кто из вас бывал да на святой Руси, Кто умеёт по-русски речь гово́рити, А кто можот же нынче послом по́словать?» Говорил-де-ка Вася-королевич млад: «Я бывал-де-ка, Вася, на святой Руси, Я умею по-русски речь говорити, Я могу-де-ка, Вася, послом пословать». И говорил же ведь тут да Кудрёванко-царь: «Ты садись-кася, Вася, на рыменчат стул, Ты пиши-ка ёрлоки да скорописчаты, Ты пиши, набивай да красным золотом, Ты садись-кася, Васька, на добра коня, Ты вези ёрлоки да в красён Киёв-град». И тут где-ка Васька не ослышался, Он садился-де-ка, Васька, на ременчат стул, Он писал ёрлоки да скорописчаты, Он писал, набивал да красным золотом, Он скоре же того да запечатывал. И садился тут Васька на добра коня, Он поехал-де, Вася, в красён Киёв-град, Он полём-то едёт, не дорогами, И в город заезжаёт не воротами, Мимо те он стены городовые, Мимо круглы ти башни наугольния, — Он прямо ко Владимиру на широкой двор. Он поставил коня да середи двора, И не приказана коня, да не привязана, Он сам-де пошел да светлу светлицу. Он двери отпират да с пяты на пяту, Запираёт он двери скрепка-накрепко, Он не кстит-де своёго лица черного, Он с князём Владимиром не здоровался, А княгины Опраксеи челом не бьет, Он князям, боярам головы не гнет, Он клал ёрлоки да на дубовой стол, И стал-де во место во посыльнёё, Да ко той он к ободверинке дубовое. И говорил-де-ка тут да всё Владимир-князь: «Уж ты Гой есь, стар казак Илья Муромец! Ты бери-ка ерлыки да скорописчаты, Ты бери-ка ерлыки да распечатывай, И распечатывай ерлыки, да вслых прочитывай». И тут-де Илейка не ослышался, Он брал ёрлоки да скорописчаты, Он читаёт ёрлоки да скорописчаты, Он читал ёрлоки да головой качат: «А-й еще грозно нынь у вора написано. Да и страшно у собаки напечатано: „Уж я Киев-от град да я в полон возьму, Уж князя Владимира под меч склоню, Я княгину Опраксию за себя возьму, Уж я божьи ти церкви все под дым спущу, Я честны ти монастыри все ро́зорю, Я над че́стныма вдовами да надругаюся"». И говорил тут-де Владимир таково слово: «Уж ты Гой еси, Васька-королевич млад! Уж ты дай-кась нам строку хошь на три года». Не даваёт Васька строку ту на три года. «Уж ты дай-кась нам строку хошь на три месяца». И не даваёт Васька строку на три месяца. «Уж ты дай-кась нам строку хошь на двенадцать дён, — Да бессрочных на земли ведь прежде не было: Мы пойдем нынь на дело-то на ратноё, Да на то побоищо на смертноё, Да ведь надобно же ведь тут нам покаяться, И покаяться нам, да причаститися». Дает им Васька строку на двенадцать дён. И пошел-де-ка Васька из светлой грыдни, Он садился-де-ка, Васька, на добра коня, И уехал он во силу да во неверную. И говорил где-ка Владимир таково слово: «Уж ты Гой еси, стар ка́зак Илья Муромец! Ты бери-кася трубочку подзорную, Мы пойдем-ка с тобой да на высок балкон, Мы посмотрим-ка силу ту неверную». И брал тут Илейка трубку подзорную, И выходят они да на высок балкон, И смотрели да по чисту полю, И во все во чотыре во стороночки, — И во чистом поле силы только синь сине́т. «Пойдем-ка, Илейка, в светлу светлицу». И заходят они да светлу светлицу, И говорил тут Владимир таково слово: «Уж ты гой есь, стар казак Илья Муромец! Ты садись-кась, Илейка, на рыменчат стул, Ты выписывай русских всех богатырей». Тут-де Илейка не ослышался, Он садился, Илейка, на ременчат стул, А говорит тут Владимир таково слово: «Во первых пиши Самсона Колыбанова, Во вторых пиши Добрынюшку Микитича, Во третьих пиши Олёшеньку Поповича, И во четвертых Гаврыла Долгополого, Во пятых Луку Толстоременника, Ты Луку-де, Матфея, детей боярскиих, Еще пиши Рощу Росшиби колпак, Росшиби колпак Рощу со племянником, — И промеж тем ты, Илейка, кого сам ты знашь». И тут-де Илейка не ослышался, Он выписал тридцать без единого, А тридцатой-от сам да Илья Муромец. И говорил тут Илейка таково слово, Он призвал Олёшеньку Поповича: «Уж ты гой еси, Олёшенька Попович млад! Поезжай-ка, Олёша, по святой Руси, Собирай ты, Олёша, всех богатырей, — У тебя хоша коничёк-от маленькой, И маленькой коничёк, удаленькой». И тут-де Олёша не ослышался, Он поехал, Олёша, по святой Руси: Он полём-то едёт, как сокол летит, Он горы ти, долы промеж ног берет, Он мелки ти реки перескакиват. Он объехал, Олёша, по святой Руси, Он собрал-де русских всех богатырей. Приезжали они да в красён Киев-град, И повелся у Владимира почесьён пир, И все они на пиру да напивалися, Они все на честном да наедалися, Они все же ведь тут да пьяны-весёлы. И пошли-де они тут по городу, И по тем же по царевым бо́льшим кабакам, Они пьют зелено вино, вино безденёжно. И говорят же тут князя ти ведь, бояра: «Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской! Уже пьют у нас богатыри зелено вино, Они пьют зелено вино безденёжно, И об ратнём-то деле не печалятся, И хотят они уехать вон из Киева». И тут же Владимир стольне-киевской И посылаёт же он да слугу верную: «Ты поди-кася, моя да слуга верная, Созови ты старого Илья Муромца». И тут-де слуга да не ослышалась, Пошла по царевым большим кабакам, И пришла ко старому Ильи Муромцу: «Уж ты Гой есь, стар казак Илья Муромец! Тебя звал-де-ка ныниче Владимир-князь». И тут-де Илейка не ослышался, И приходит ко Владимиру во грыдёнку: «Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской! Для чего же ты меня да нынче требуёшь?» Говорил тут Владимир таково слово: «И вы пьите́, вы нынче проклаждаетесь, Вы об ратнём-то деле не печалитесь, Хотите́ вы уехать вон из Киёва». Говорил тут Илейка таково слово: «Уж ты батюшко Владимир стольне-киевской! Ты глядишь на бояр на кособрюхиих». И сам пошел-де-ка да из светлой грыдни, И собрал-де он всех товарыщов. И брали сороковку зелёна вина, И выходили из города из Киёва, Они пили-де там да зелёно вино, Они пили-де там да трои суточки. И на третьи ти сутки просыпаются, И говорил тут Илейка таково слово: «А уж вы ой еси, мои да слуги верные, Уж вы русски могучие богатыри! Уж нам полно же пить да зелёно вино, — Да выходит же нам да времё срочноё, Надо ехать на дело то ратноё, И на то же на побоищо на смертноё». Срядились удалы добры молодцы, И садились они да на добрых коней, И поехали они да во чисто полё. И выехали да во чисто полё, И разоставили шатры белополотняны, И говорил тут Илейка таково слово: «Уж вы Гой еси, дружинушки хоробрые! Еще кто из нас поедёт во чисто полё, И к тому же царищу ту Баканищу? Тебе ехать, Олёшенька Попович млад, — Уж ты силой не силён, да напу́ском смел, Потеряшь ты свою да буйну голову; Тебе ехать, Добрынюшка Микитич млад, — Ты не знашь, обойтись да как с Баканищом, Потеряшь ты свою да буйну голову. Мне само́му, видно, ехать во чисто полё». Садился тут Илейка на добра коня, Он поехал, Илейка, во чисто полё, Он приехал к царищу ту Баканищу, Он заходит, Илейка, во черён шатер: «Уж ты здравствуй, ты царищо ты Баканищо!» — «Уж ты здравствуй, удалой доброй молодец! А у вас-де-ка нынче на святой Руси И какой-то есь стар казак Илья Муромец? Да лёжит про ёго славушка великая. И сколь он велик да в толщину сколь толст?» И говорит тут Илейка таково слово: «Не велик он, не мал, — да только в мой-от рост». — «И много ле он да хлеба-соли ест?» — «Он ест по три калачика круписчатых, По три чары-де он да зелена вина». — «И никакой тут у вас сильный богатырь, — И на долонь посажу и другой пры́тяпну, И останется тут только мокро́ одно». И говорил тут Илейка таково слово: «А уж ты ой есь, царищо ты Баканищо! А ты много ле к выти хлеба-соли ешь, Хлеба-соли-де ешь да пива с медом пьешь?» — «Ем я по три печи хлеба-то печёного, По три туши мяса-то я варёного, И по три бочки-де я да зелёна вина». Говорил тут Илейка таково слово: «А у нас-де-ка нынь да на святой Руси А была така собака та обжорчива: Она крови-олови́ны да охваталася, Со то же собачищу и смерть пришла». Царищу эти речи не в любе́ пали, За велику досаду показалися, Он хватил же свою да саблю вострую, Он хотел срубить у Илейки буйну голову. И на то-де Илеюшка ухватчив был, Увёрнулся под пазуху под правую, И махнул он своей да саблей вострое, И срубил у царища буйну голову, — И улетело ёго тулово проклятоё, Убило ихных двенадцать тут богатырей. Тут и выскочил Илейка из черна шатра, Закричал-де-ка он да громким голосом: «Уж вы Гой еси, дружинушки хоробрые, А все русские могучие богатыри! Поезжайте вы скоре да во чисто полё, Вы рубите всю силу ту неверную». И тут-де они да не ослышались, Садились на своих да на добрых коней, И сами говорят да таково слово: «Мы кого же нынь оставим у белых шатров? Мы оставим Луку-де, Матфея, детей боярскиих. Мы приёдем с дела-то всё с ратного, Мы с того же с побоища со смертного, — Щобы нас кому ведь да проздравити». И поехали они да во чисто полё, И рубили они силу ту неверную: И на праву руку махнут — и тут улица, На леву руку махнут — да переулками, А которо они рубят, вдвоё конем топчут. Да зачиркала сабелька та вострая, Забренчала кольчужина серебряна, — Застонали поганы и татаровья. И прибили они всю силу неверную. А увидели тут-де из белых шатров И Лука-де, Матфей, дети боярские, И сами говорят да таково слово: «Уже что же нам сила та неверная? Была бы у нас на нёбо-то листница — Прирубили бы мы всю силу небесную». И тут-де-ка нонь сила неверная, — А которого рубили ведь как надвоё, Из того-де стаёт да два татарина, А которого рубили они натроё, Из того-де стаёт да три татарина. Они снова напускались рубить силу неверную, — Они сколько же рубят, нету убыли. И говорил тут стар казак Илья Муромец: «Уж вы Гой еси, дружинушки хоробрые, Уж вы сильни могучие богатыри! Нам живыма с мертвыма не ратиться, И отступите вы от дела-то от ратного». И повалилася вся сила неверная. И поехали они да ко белым шатрам. И стречают два брата-то Суздальца, А Лука-де, Матфей, дети боярские: «И вам бог помощь, удалы добры молодцы, И проздравляём-то мы вас с Камским-то побоищом». И тут садились они да на добрых коней, И поехали они да в красён Киев-град, А стречаёт тут князь да наш Владимир-от, И со той он княгиной со Опраксеей: «Уж вы ой есь, удалы добры молодцы, Уж вы сильни могучие богатыри! И проздравляём вас с Камским-то побоищом. Проходите ко мне во светлу светлицу, И добро жаловать ко мне да на почесьён пир». И проходили они во светлу светлицу, И садилися они за дубовы́ столы, И повелся у Владимира почесьён пир. Они все же на пиру да напивалися, Они все на честном да наедалися. Идет у их пир нонь да навеселе, И проздравляёт их князь-от Владимир-от И со той их победой со татарское. Говорил тут Илейка таково слово: «Благодарю тебя покорно ведь, Владимир-князь, И со той вас княгиной со Опраксеей, Со всема ведь с вашима слугами верныма». Что можно сказать об этой былине? Во многом она дублирует «языческий вариант». Тут и подобное описание вражеской рати: «В ёго сорок царей, сорок царевичей, И сорок королей, сорок королевичей, И со тем же со сыном он со Коршуном, И со тем же со зятём он со Коршаком, — И под каждым царем силы по сороку тысячей, И под каждым королем по сорок тысячей, 10Под любимым-то сыном триста тысячей, Под любимым-то зятём двести тысячей, Под самим Кудрёванком числа-смету нет.» Так же созываются богатыри. Кстати, тут перечислены такие имена :Илья Муромец, Самсон Колыбаевич, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Гришка Долгополый, Лука Толстоременник, Матфей и Лука «боярские», Рощя Росшиби колпак (с племянником), да иные, про кого сказитель говорит устами Владимира «и промеж тем ты, Илейка, кого сам ты знашь». |
|
Всего комментариев: 0 | |